— Заставляют их строить корабли самим? — С улыбкой спросил Бисмарк.
— Именно. С тем подходом к делу, что явил нам Александр, корабли у них могут выходить весьма недурственные. Причем довольно быстро, потому как я убежден, что работы по их проектированию и прочие подготовительные операции уже не первый год проводились. Вспомните, как в позапрошлом году нам докладывали разведчики о чрезвычайной строительной активности в районе Санкт-Петербургских верфей. Сейчас они представляют собой 'режимное', как выражается Александр, предприятие, со строжайшей системой безопасности. О чем это говорит?
— О том, что русский Император включил эти предприятия в свой промышленный гигант… — задумчиво произнес Бисмарк.
— Конгломерат, — поправил его Вильгельм. — Сам Александр называет то промышленное образование, что получилось у него объединить под своим началом, конгломератом. И лишь изредка корпорацией.
— Да это уже не важно. Что делать нам?
— Не знаю. Лондон будет настраивать Фридриха на войну с Россией. И он на нее пойдет, превратив новообразованную Германию в главную ударную силу, вокруг которой можно будет собирать остальные 'цивилизованные нации'.
— За минувшие три войны мы потеряли практически два миллиона молодых, здоровых парней ранеными и убитыми. — Бисмарк закрыл глаза, беря небольшую паузу. — Если мы столкнемся с Россией, то скорее всего проиграем. Ценой поражения станет то, что молодой, здоровой части населения мужского пола практически не останется. Прусские девушки пойдут за поляков, чехов, или, упаси Господи, за французов, потому как прусские мужчины будут лежать в могилах. Вы понимаете это?
— Я это отлично понимаю. Но Фридрих считает, что Россия — это враг. Он, безусловно, прав. Но ведь и Лондон нам не друг. Я очень рекомендовал ему оставаться в стороне. Разумный нейтралитет — это то, что нужно для нашей земли в этом столкновении. Но этот упрямый мальчишка хочет славы. Да и голова у него слишком забита идеалистическими лозунгами. И кому он противостоит? Эх… — Вильгельм обреченно махнул рукой.
— Да уж. Мальчишка как есть. Вильгельм. Вы готовы бороться за свою Родину?
— Конечно, и вы знаете это не хуже меня.
— Тогда нам нельзя сидеть бездеятельно. Нас отправили в отставку. Это печально. Но не трагично. Боюсь, что и вам и мне придется поучиться опыту Гарибальди.
— Вы хотите устроить революцию?
— Я хочу вовремя вывести Германию из войны, чтобы методичность Александра и упрямство Фридриха не превратили ее в выжженную пустыню. Ведь в Лондоне затеяли поистине нечто ужасное в духе Тридцатилетней войны, когда вся Священная Римская Империя оказалась чрезвычайно опустошена той дикой бойней, что происходила на ее территории.
— Вы правы. Но сейчас в Германии определенный национально-патриотический подъем. Провозглашение Империи давно ожидалось народом. Да, даже помощь Великобритании не помогла объединить все германские земли, но и того, что получить собрать под знамена Берлина вызывает у народа самые оптимистические настроения.
— Почему не все? Вестфалия, будучи марионеткой Великобритании, изъявила желание войти в состав Империи только при провозглашении Фридриха Императором. Причем полностью. Мекленбург же, как дружественное России государство, тоже вошло. Несмотря на то, что им и так было неплохо.
— Да, вошли, — улыбнулся Вильгельм Штибер. — Только не просто так, а на правах полноценной автономии. Даже короля своего оставили, который лишь присягнул на верность Германской Империи в лице Фридриха I. Хорошо вошли, нечего сказать.
— И что это принципиально меняет? — Вернулся улыбку Бисмарк. — Позже их додавят и включат в состав Германии уже на унитарном принципе либо сразу, либо по частям. Вспомните, как поступил Александр с Польшей и Финляндией? Разве это не замечательный пример для подражания? Что мешает позже Императору Германии устроить небольшую провокацию и разгромить эту автономию на корню?
— Ничего не мешает. Но все это произойдет очень не скоро, так как новой имперской власти нужно оформиться, как говориться 'обрасти мясом' и набраться реальной силы, чтобы решаться на такие непростые комбинации. А война, она начнется во вполне обозримом будущем, так что, у Фридриха вряд ли будет возможность распылять свои усилия.
— Вы считаете, что война начнется лет через десять-пятнадцать? — Задумчиво спросил Отто.
— Думаю, что да. Быстрее просто никто не будет готов. Да и затягивать никто не будет, так как чувство страха изменит выдержке и хладнокровию. Вы думаете, кто-нибудь в Европе смириться с тем, что какое-то дикое восточное государство будет вполне серьезно претендовать на мировое господство?
— Вот как раз на волне общегерманского патриотизма и ликвидируют автономию, который в нашей многострадальной стране сейчас испытывает мощную волну подъема. Кроме того, масла в огонь подольют англичане, стараясь максимально разжечь в немцах желание вернуть герцогство Пользен.
— Герцогство… — задумчиво произнес Вильгельм. А ведь верно. Его просто так никто не забудет и не упустит в своих выступлениях, накручивая толпу против русских. Как вы думаете, это жадность была ошибкой Александра?
— Вряд ли. России выгодно воевать, пока она имеет преимущество в военном развитии. Это, как мы все понимаем, не может продолжать долго. Вполне возможно, что Александр специально бросил эту кость, чтобы подразнить германских патриотов.
— Но ведь это польские земли.
— И что? Они входили во владения Прусской короны. А значит должны там оставаться. Теперь же над ними развевается русский флаг. Причем без войны и кровопролития. Мы их просто отдали в знак доброй воли. По крайней мере, именно так видит ситуацию простой обыватель. Это герцогство стало лишним раздражающим фактором, который Александр заранее предусмотрел. Не удивлюсь, что его агенты будут прикладывать массу усилий, дабы Германия развязала войну раньше времени. То есть, не завершив все необходимые приготовления.